Кто-то в поисках лучшей доли бежит из Кыргызстана куда глаза глядят. Многие – в Россию, желательно в Москву. Кому-то даже удаётся неплохо там устроиться.

А вот Мария Джалая – гас­тарбайтер наоборот. За счастьем приехала из Москвы в Бишкек.

 

 

Статус Маши в соцсетях – «Москвичка в Бишкеке». Хотя какая она, по сути, уже москвичка? Десять лет живёт здесь и уезжать никуда не собирается. Не хочет.

Мы с Машей знакомы давно, но поговорить по душам всё не получалось.

— Фамилия у тебя, – замечаю, – для Бишкека самая подходящая. Сразу микрорайон «Джал» на ум приходит. Может, у тебя кыргызские корни?

— Да нет. Мама – чернозёмная. Из Орловской области. Папа – донской казак. Оба в своё время приехали в Москву, где и встретились, и семью создали, и квартиру снимали поначалу… Всё как у настоящих гастарбайтеров. А Джалый – это фамилия папы.

Относительно происхождения этой интересной фамилии есть разные версии. Наиболее популярная (и наиболее правдоподобная): фамилия Джалый образована от аналогичного прозвища. А прозвище восходит к тюркскому слову «джал», что означает «сивый, седой». Если речь идёт о коне, по-русски это звучит «чалый».

Отец Марии казачьего роду-племени, так что ничего удивительного. Казаки, как и кыргызы-кочевники, всю жизнь имели дело с лошадьми.

А ещё джалым в старину называли седого, умудрённого жизненным опытом человека…

Так или иначе, Машина судьба, похоже, была предопределена изначально. Ещё не зная о существовании страны под названием «Кыргызская Республика», она невольно тянулась к ней – чтобы в итоге обрести здесь вторую родину.

Сначала была школа. Потом Московский педагогический государственный университет. Огромная тяга к литературному творчеству. На литературный факультет Маша не поступила – не успела на тот момент обзавестись обязательными для приёма несколькими публикациями. Но образование получила всё равно литературно-журналистское.

И ещё в студенческие годы поняла, что не менее интересно, чем писать самой, – работать с чужими текстами. Доводить их до ума и до кондиции, одним словом – до совершенства.

Мечты о творчестве сменились мечтами о руководстве каким-нибудь крупным издательст­вом…

А потом Маша встретила Рустама.

Рустам – бишкекчанин. В то время жил и работал в Москве и подумывал о возвращении на родину. Однако должно было произойти что-нибудь экстраординарное, чтобы от мыслей перейти к реальным действиям.

— Симпатичный интеллигентный парень, – вспоминает Маша первое впечатление. – Оказалось, что по национальности – кыргыз. Я сразу и не поняла, чем кыргызы от русских отличаются. Уже в Бишкеке заметила разницу в менталитете. А с Рустамом у нас с самого начала всё пошло очень хорошо. Через какое-то время я себя отдельно от него уже не представляла…

В Бишкеке грянула апрельская революция 2010 года. И Рустам засобирался домой. Там родители, друзья, да и вообще – давно хотел вернуться. «Поедешь со мной?» – спросил Машу. «Поеду», – не раздумывая, ответила она.

Решили так: он едет один, осматривается и обустраивается, а она присоединится к нему через пару месяцев. 10 апреля 2010 года Рустам улетел. А Маша около двух месяцев отбивалась от родителей и друзей.

— Меня отговаривали все, – рассказывает Мария. – Взывали к здравому смыслу. Куда, мол собралась – ты, которая дальше Орловской губернии никогда не выезжала? Ты хоть понимаешь, что это совершенно другая, чужая страна? Что там с тобой может случиться что угодно, а нас не будет рядом, чтобы помочь? А вдруг тебя там вообще в рабство продадут?!

У Маши на всё был один ответ: «Люблю. Поеду».

— Приехала – и… Как тебе показался Кыргызстан?

— Наверное, все так говорят, и я не исключение. Увидела горы. Деревья. Много зелени. Я даже и не думала, что город может быть таким зелёным. Потом оказалось, что здесь люди живут. Разные, но в целом такие, как везде. Много добрых, открытых, гостеприимных… И ещё понравилось, что здесь всё в шаговой доступности. Вот сейчас вообще отвыкла от московских огромных расстояний, и они меня пугают, когда к родителям в гости езжу. Здесь хорошо – город компактный. Дом, работа, магазины, любимое кафе – всё рядом.

Немного не по себе, говорит Маша, ей становилось, когда кто-то из новых знакомых замечал её иностранное происхождение. Сразу, мол, видно, что ты не местная. Что, скорее всего, из какого-нибудь крупного российского города. Маша напрягалась: неужели и она ведёт себя так, как некоторые известные ей коренные москвичи – со снобизмом, с осознанием собственного превосходства…

Её успокаивали: дело не в этом. Нет в ней ни снобизма, ни чересчур высокого самомнения. А то, что выдаёт в ней москвичку, – это совсем другое. Это трудно как-то «обозвать» и сформулировать.

— А родители Рустама как тебя приняли?

— Хорошо приняли. Да я почему-то и не сомневалась, что мы с ними найдём общий язык. Единственное, из-за чего переживала, – получится ли выговаривать их имена и отчества?  Тогда, десять лет назад, мой речевой аппарат не очень был для этого приспособлен. «А можно, я вас буду называть мамой?» – спросила будущую свекровь. И очень обрадовалась, когда та ответила согласием.

Немного напугал Машу ритуал с надеванием платка. Её встретили по всем кыргызским обычаям, и она от неожиданности попятилась, когда мама Рустама вышла к ней навстречу с белым платком в руках. «Спокойно, – подбодрил сзади Рус­там. – Так надо».

Ещё через месяц в Бишкек из Москвы прилетела Машина мама. Хотела лично удостовериться, что с дочкой всё в порядке. Что она живёт в цивилизации, над ней не издеваются и не заставляют носить хиджаб. Удос­товерилась. Осталась довольна. Поразилась, насколько здесь всё по сравнению с Москвой дёшево. И потом даже приезжала сюда зубы лечить. Подсчитала у себя в Москве, во сколько обойдётся протезирование, сравнила с суммой, которую можно потратить на перелёт в оба конца и услуги хорошего бишкекского стоматолога… Вторая цифра оказалась гораздо меньше.

Мама настояла на том, чтобы Маша с Рустамом, как положено, узаконили свои отношения. Зарегистрировали брак они в Москве. У обоих российское гражданство, и так оказалось проще. На всё про всё – не больше недели. Никаких свадебных платьев, гостей и ресторанов. Расписались – и улетели обратно в Бишкек.

— Если говорить о работе… – Маша ненадолго задумывается. –
Я считала, что с моим образованием и специальностью редактора-корректора я везде без труда работу найду. Ничего подобного. Обивала пороги учреждений, так или иначе связанных с издательской деятельностью, рассылала резюме – всё впустую. Дошло до того, что я была согласна уже на любую работу. Хоть какую-нибудь, пусть даже и не по специальности. Пусть даже подай-принеси, лишь бы платили. Муж работал, с голоду мы не умирали, но очень тяжело было сидеть дома и чувствовать себя довеском, бесплатным приложением к нему.

Когда наконец удалось устроиться в одно переводческое агентство на зарплату в восемь тысяч сомов, я была буквально на седьмом небе от счастья.

Потом попала корректором в газету. Потом в другую.

А сейчас почти осуществила свою давнюю мечту: работаю в серьёзном издательстве. И вот сейчас, кажется, жизнь удалась, всё меня в ней устраивает, и ничего изменить не хотела бы.

— И в Москву вернуться не хотела бы?

Маша опять задумывается.

— Знаешь, не хотела бы. Рус­там никуда не поедет. А я приросла к нему. Приросла к горам, к этому городу. Здесь друзья, любимое дело…

Ещё сейчас вот подумала: может, я добилась здесь осуществления своей мечты, чтобы доказать кому-то (прежде всего самой себе), что я не зря приехала? Видишь, как интересно получилось: здесь у меня есть то, чего не было и вряд ли будет на родине, в России. Ну и куда мне теперь отсюда уезжать? Зачем?