Жизнь за колючей проволокой становится другой.
Тяжелая железная дверь, захлебнувшаяся грозным лязгом, – всего лишь портал в другой мир, в котором есть всё то же самое, но искаженное как в кривом зеркале. Отношения между попавшими туда своеобразные, они и на нас смотрят иначе, как и мы на них. А если присмотреться – они тоже люди, хотя к большинству из них больше применим антоним с приставкой «не». Ведь попадают в «кривозеркалье» не просто так. Для многих сидельцев колония становится даже не вторым домом, а первым и единственным. На свободе большинство из них никому уже не нужны, по ту сторону колючей проволоки никто не ждет. В колонии, напротив, у каждого есть место и роль в криминальной ячейке, взаимоотношения и взаимопомощь. Каждый занимает свою нишу в сложной воровской иерархии.
Мой собеседник «мотает» уже пятый срок и его тюремному «стажу» не позавидуешь. Он один из тех, кто рвется на волю и строит планы на новую жизнь, надеясь, что это возможно…
Расплылись звонков разметки
Биография у Макса (имя изменено по соображениям безопасности), как говорится, мама не горюй! Последние два срока, причем солидные – по 12 лет – он схлопотал, даже не выходя из колонии. Не отрываясь от нар. Меня Макс нашел через соцсети через свое опубликованное обращение к пользователям о несправедливо вынесенном решении. По его словам, не прошло и пяти минут после публикации, как кто-то из пользователей скинул ему мои координаты. Стоит отметить, что Макс оказался довольно неплохим собеседником, а кроме того, как выяснилось во время долгих ночных бесед, у нас оказалось довольно много «знакомых» в местах лишения свободы. Первый раз попал Максим на казенную шконку в 14 лет за мелкую кражу – провел 10 дней в колонии для несовершеннолетних в селе Вознесеновка. Потом его быстро осудили и, применив амнистию как к малолетке, отпустили подчистую. Стоит ли говорить, что 10 дней в колонии не стали для него уроком и не наставили на путь истинный. Конечно же, нет. С этого и начались «увлекательные круизы» по разным зонам. Там он познакомился с такими же малолетними преступниками, с которыми позже судьба не раз сводила его уже во взрослых зонах. Заматеревшие, не боящиеся ни ментов, ни срока, зеки радовались этим встречам как дембеля.
— Это для вас дико, а нам в радость встретить знакомое лицо. Там мы все преступники, кого бояться-то? Тем более познакомились в «малолетке», тогда все там «пыхтели» по-легкому. Так, шалости. Кто ларек подломил, кто велосипед чужой отжал. Конечно, во взрослой зоне уже настороженно относишься. Кто знает, на что старый знакомый способен? Может, стукачом стал – на ментов пашет, а может и «перо» под ребро загнать. С нами сейчас в камере тип один сидит. Ему 38 лет и на нем три убийства. Говорит, что на воле ему делать нечего, а за убийство срок конкретный и вопрос с времяпрепровождением сразу снимается. Он и на суде показания меняет просто для собственного развлечения. Поддать жару. Понимает, что все равно осудят и надолго, а так хоть сокамерникам будет что рассказать. Скучно же здесь. А если и суд монотонно прошел, то и поговорить вечером не о чем. А так, по нему и не скажешь, с виду нормальный человек, разговаривает вежливо, ведет себя тихо, не конфликтует. Зачем ему… Здесь он среди себе подобных, «ответка» не заставит себя ждать, – рассказывает Максим.
— Недавно мой кореш «на колонку» уехал. Вор-форточник высшей категории, тоже с малолетки с ним знакомы. Почти все квартиры в микрорайонах прошерстил. Его ловят, сразу эпизодов 150-170 предъявляют. Потом на суде разбираются, что его, а что чужое. Свои кражи он признает – и в колонию. Таким как он всегда там уважение. Только он на воле оказывается – у ментов работы прибавляется, – в голосе Макса улавливается интонация некоторого хвастовства и гордости от такого знакомства.
Как на воле многие любят бахвалиться дружбой с известными людьми. Хотя бы в соцсетях, мол, у меня в друзьях аж целых два депутата и КМС по боксу. Так и там. Только знакомые у Максима реальные и опасные.
«Общие» знакомые
Да и сам мой собеседник не такой простачок, каким хотел казаться. Сначала говорил только по последнему делу, рассказывал детали и убеждал в своей невиновности, хотя я не судья и не мне решать. Суд уже вынес приговор. Я допускаю, что степень вины Максима преувеличена, отсюда и его возмущение большим сроком.
Постепенно мне удалось вытащить из него подробности криминальной биографии. Выяснились интересные обстоятельства, характеризующие порядки и законы неволи.
В 2006 году Максим находился в СИЗО – судили в третий раз за порчу и кражу государственного имущества. К ним в камеру, по его словам, забросили мужичка средних лет. Статья у нового постояльца оказалась нехорошей – 129 («Изнасилование»). Усугублялась его вина тем, что надругался над собственной матерью – беспомощной старушкой. Такая информация распространяется на зоне быстро. Не успел еще сиделец порог камеры перешагнуть, а про него уже все известно. Насильника, если он сам «не ломанется» в камеру для опущенных, конвой заводит туда, где вроде как свободно. А дальше начинаются его мытарства и путешествие по всем камерам. Никто не желает такого соседа и в каждой камере его ждет порция оскорблений и побоев. К тому моменту, когда его поместили в камеру, где сидел Максим, мужичок уже сам на ногах не стоял. Мой собеседник убеждает, что ни он, ни сокамерники и пальцем его не трогали, но к утру новый постоялец уже не двигался.
— Мы стали звать на помощь, просили почти два с половиной часа, чтобы его забрали в санчасть. Когда, наконец, за ним пришли, он почти не дышал. А потом нам сказали, что он умер: мол, переломаны все ребра, кровоизлияние в мозг. И кто-то должен за это ответить! Понятно, все молчат. Тогда по-одному стали выводить в комнату типа каптерки. Там только стол. На этом столе распинали. Руки-ноги наручниками к ножкам и дубинками… Так сказать, профилактические работы проводили. Через полторы недели профилактики мы признание и подписали. Жить хотелось! Вот так и добавили 12 лет по 104 («Нанесение тяжких телесных повреждений, повлекшее смерть»). Потом драка в колонии – еще год накинули. Теперь вот еще 12 плюсанули. Несправедливо это! – Максим сокрушается и добавляет, что к нему ни разу ни амнистию не применяли, ни УДО (условно-досрочное освобождение), хотя он один из немногих, кто на зоне работал.
— Иной раз смотришь, так за убийство меньше дают. Он полсрока отсидел и вышел, а через год-два опять залетел. А у меня как с 2005 года завертелось, так только из автозаков вольную жизнь и вижу, да по рассказам еще знаю, что и как на свободе. Хотя есть такие, кто зону покидать не хочет. Идти некуда. Сидел с нами старик, он по зонам с 1996 года мотается. Сколько у него ходок – он и сам уже со счета сбился. В 2014 у него «звонок» – пора на волю. Он наотрез. Не хочу, говорит, оставьте в колонии. А как его оставить? Конвоиры его через КПП с вещами выволокли на улицу: иди, мол, куда глаза глядят. Он тут же одному из офицеров по морде дал и все. Отвезли в суд, дали новый срок, и он вернулся – шконка еще остыть не успела.
Рассказал Макс, что в колонии, где он отбывал, находились и 36 осужденных на пожизненный срок.
— Они ведут себя свободно, знают – больше уже не дадут. Любой беспорядок на зоне без них не обходится. Из них только один в изоляторе отсиживается – Вася Харламов. Боится за свою жизнь, а чужих жизней на нем… У плсников (плс – пожизненное лишение свободы) свои правила. Года три назад со мной в камере оказался старый знакомый по колонии Виталий Шмидт, – дальше вещает арестант, а я вспоминаю, о ком он говорит.
Виталий Шмидт – личность в криминальном мире заметная. Из прожитых 44 лет половина проведена за колючей проволокой: кражи, грабежи, убийства. Последний срок отбывает именно по «мокрому делу». Убил случайного собутыльника, порезал его сожительницу, а потом сам сдался милиции. Сожительница тогда жива осталась и на суде рассказывала, как они встретились на улице со Шмидтом и позвали к себе домой. Вроде как для них обычное дело кого ни попадя вести в дом. Тогда еще, глядя на Шмидта и в его глаза, подумалось, куда они смотрели. Взгляд у матерого уголовника холодный, волчий. Такого не то что домой не позовешь, а убежишь, встретив в подворотне.
— Да он конченный, – подтверждает Макс. – Ему убить, что высморкаться. С ним и на зоне никто на конфликт не идет. Вот по последнему делу он почему-то думал, что дадут пожизненный срок. Мол, рецидив и так далее. В ночь накануне приговора он двоих начал подбивать порезать педофилов. Мол, нам терять уже нечего, хоть какая-то польза обществу от нас будет. «Зачесал» он им грамотно, те согласились. Утром поехали на приговор. Шмидту 14 лет дали и он сразу с темы про резню съехал. Те настаивать не стали.
Вспомнили мы еще одного душегуба Андрея Овчинникова, надругавшегося и задушившего на даче 8-летнюю школьницу. Труп ребенка нашли на дачах спустя несколько дней после её исчезновения. Тогда Овчинников только освободился из колонии №16, где отбывал срок за второе убийство, кстати, тоже ребенка. Первая судимость была за изнасилование. Жена с ним развелась и уехала в Россию с дочерью подальше от такого супруга. Фамилию, естественно, сменила. Предчувствовала, наверное, что дальше будет еще страшнее. Как только Овчинников оказался на воле, сразу встретился с приятелями по зоне. Те обитали на чужой даче в качестве сторожей. Хозяева, видимо, были не в курсе, кого подрядили на столь ответственный пост. Решили отметить возвращение Овчинникова в тесном кругу, позвали с собой некую Бахтыгуль, тоже ранее судимую. Она-то как раз и подвизалась в качестве няни, присматривая за девочкой. Бахтыгуль не могла пропустить столь грандиозное мероприятие и поэтому взяла ребенка с собой. Сначала на девочку не обращали внимания, усадили перед телевизором.
Во время попойки Овчинников предложил собутыльникам «пустить по кругу» Бахтыгуль. Те предложение не поддержали и незаметно покинули дачу, успев предупредить Бахтыгуль. Ей явно перспектива не понравилась и она, тоже не прощаясь, по-английски покинула чужую дачу, оставив маленькую Лиду с конченным отморозком наедине…
Зона на игле
Самый управляемый контингент на зоне – это наркоманы. За дозу и сделают все, и расскажут, и сдадут.
— Блатные этим пользуются. Каждое утро положенец их «подлечивает», делает «разгон» в трехлитровой банке. Они подлечатся и вперед. Во время бунта в колонии под Беловодском положенец зарыл на территории завода литровую баклажку с героином и «общак». Его потом убили, а «клад» искали все. Ползоны перекопали, так и не нашли. Блатные даже вознаграждение тогда объявили. Спрятать и пользоваться самолично все равно бы нашедший не смог, спалился бы и его порешили. А так, вроде, на часть разрешение дали.
— На зоне много героина?
— Меньше кило не бывает. Вот у нас 14 человек в камере, из них не колются пятеро. Кубик героина стоит 120 сомов. Если есть деньги или продукты – купить не проблема. В 2009 положенцы закрыли «базары», открыли «бинго-лотерею». Это тот же базар, только более продуманный. Играть обязаны все. Зона на этом и живет. Наркоманы колются везде, за каждым углом. Им все время нужно дозу увеличивать. У нас один так гепатит поймал. Ему все мало было, так он шприцы собирал использованные, промывал в нержавеющей чашке. Потом добавлял две таблетки аспирина и выпаривал. Где-то кубик получался. Сейчас ему по программе Красного Креста халву, сгущенку выдают по болезни. Он их тоже на героин меняет. Не в коня корм, в общем, – откровенничает Максим.
По его словам, наркоманов на зоне не боятся: они, как и опущенные, в случае бунта и беспорядков первыми попадают под раздачу. Если, конечно, не занимают высокое место в криминальной иерархии. Как во время бунта в беловодской колонии, который затеяли «блатные». Началось все с того, что в трех метрах от плаца для построения сцену превратили в бассейн. Потом устроили свадьбу, как и положено, с пьяным угаром и мордобоем. «Блатные» стали диктовать свои условия, а получили в итоге «мужики».
Сначала, говорит Максим, солдатики попытались усмирить колонию.
— Они тощие такие, зеки быстро с ними справились. А вот когда влетел спецназ и поставил буквально всех на голову, тогда было страшно. Мы отсиживались на крыше цеха. Спрятались там, как только начались беспорядки. Сверху видно было, как полетели гранаты, автоматы пошли в ход. Полторы тысячи человек запинали в круг. Прокурор приехал, предложил зачинщикам самим сдаться. Но «блатные» так и не вышли. Тогда многим досталось, сильно покалечили. Мы сидели и не знали, что делать. Отсиживаться на крыше – потом хуже будет, выйти – так спецназ разбираться не будет. Кто «мужик», а кто «блатной» – им все равно. Стоило кому-то нос из барака высунуть – забивали прикладами. Тогда даже «блатные» на коленях ползать стали. До утра просидели на крыше. Слышно было, как зона стонет, раны зализывает. А утром мы незаметно спустились и сразу в цех. Страшно было, – признается Макс.
Страх
Страшно им бывает и когда скрываются с места преступления. В каждой машине мерещатся преследователи и менты.
— Мой сокамерник рассказывал, как месяц от ментов бегал, а потом пришел и сам сдался. Он в пьяной драке в Канте парня убил – ножом прямо под левую лопатку попал. Схоронился у друга в селе, даже волосы перекрасил. Был блондином, стал брюнетом. Месяц отсиживался, вздрагивал от каждой тени и шороха. Потом нервы сдали. Пришел в РОВД, написал явку с повинной. Менты его взашей гнать стали. Иди, мол, не морочь нам голову. Он чуть ли не в слезы: мол, я убил, а после волосы перекрасил. Дошло до них. Закрыли его. А так бы «глухарь» повис, – усмехается Макс.
В зоне страшно только первоходам и еще «коммерческим», тем, которые связей не имеют. Обдирают их как липку «блатные», но не трогают до поры, пока есть деньги. Положенец проявляет свое расположение, определяет в спокойную камеру, но подальше от себя, чтобы в любой момент «отскочить». Покровительство заканчивается, когда «коммерческий» сиделец «обезжирен» и пользы от него никакой. Но с воли каждый день камеры пополняются, поэтому в камерах и евроремонты, и плазмы во всю стену, и «грев». Некоторые «отщепенцы» на воле таких продуктов не видели, какие с общего стола в камере перепадают.
Страшно, говорит Макс, если на воле никто не ждет и не поддерживает не только морально, но и материально. Вот и идут осужденные на всякие ухищрения, обеспечивая «подушку безопасности» в виде потока «заочниц», чтобы даты были связаны с семейными торжествами, а не с окончанием срока. Ведь даже самый конченный отморозок где-то глубоко в душе мечтает о лучшей доле.
