Кыргызский акын-импровизатор как-то пошел на базар. По дороге у него потерялась одна из калош. Увидел это уже на базаре. Раньше все акыны носили маасы (обувь из кожи без твёрдой подошвы и каблука), на улицу без калош в них не выходили. Без одной калоши акын не мог ходить, это же глупо. Сел там и начал петь под комуз. Жалобно петь. Собралась толпа, ведь он был всенародно известен.
И песня у него такая — «у меня была «галоша», купил за 60 рублей в Андижане. Она шестого размера, хорошая, почти новая, но теперь эта «тварь» куда-то ушла. Если кто увидит ее, то приведите сюда, буду ждать». Одна молодая женщина нашла пропажу и принесла акыну. Он продолжает петь — мол, спасибо тебе, что вернула «блудницу».
А дальше начал хвалить прелести молодухи. Та смутилась и убежала, сказав «какой противный акын».
Он продожает петь, поставив свою «галошу» перед собой — «где ты шлялась, скотина, как ты посмела оставить разутым мой сапог».
Это был целый концерт. Импровизация по ходу дела — по факту утраты и возвращения «галоши». Никто в те годы такое не записывал. Только устно, моментально. И было так великолепно, что запомнили и разнесли. Прошло уже три поколения, а песня живет и звучит. Это песня акына Коргоола — так он обессмертил свою «галошу».
Кыргызские акыны творят с теми предметами обихода, что видят перед собой. Это, может быть, пиала для чая, люстра в филармонии, даже ковер в кабинете директора. Они «достают» звезды не только с неба, но даже из колодца. При этом не думают о «чистоте» кыргызского языка, они далеки от уроков «чистописания». Они создают образы не по законам грамматики, а творят шедевры по тому правилу, которое определил Пушкин — «как уст румяных без улыбки, без грамматической ошибки я русской речи не люблю». Акыны не задумываются о том, из какого языка пришло в их язык слово. Им не это важно, а то, как это слово функционирует в их родной речи.
Слово «галоши» пришло из русского языка, в который оно вошло в 18 веке из европейской речи. Звуки «г» и «к» здесь не столь важны, они никак не меняют смысла. В свое время блюстители чистоты исконного русского языка решили заменить инородное слово русским — «мокроступы». Решения свои проводили в агрессивной форме — мол, какого черта нужны вам чужие слова, когда есть родные… Но такого предмета обихода, как «мокроступы», в природе русской не было, этот предмет придумали не на Руси, для «лаптей» не нужны были «калоши». И слово «тротуар» они решили заменить русским — «ходильня». По смыслу точно, по сути же – абсурд. Это придумали и внедрили в Париже, а не в Москве.
Но потом «славянофилы» (так обозначили «блюстителей чистоты») потерпели фиаско (это тоже не русское слово), оно означает «крах». Всё вернулось на круги своя — «калоши и тротуар» остались на века, то есть они остались в активе русского языка, а «мокроступы и ходильня» остались в «архиве» лингвистики. Никто бы не вспомнил давнюю историю с «заменой», если бы подобное не повторили кыргызы в конце 20 века. Повторили с абсолютной точностью через 200 с лишним лет.
С обретением национального суверенитета (после 1991 года) в Бишкеке появились «кыргызофилы», они начали блюсти чистоту языка. Начали с «радио» и «телевидения». Агрессивно внедряли: мол, вместо этого пишите «уналгы» (значит, «брать голос») и «сыналгы» («брать изображение»). Делали ссылку на радио «Азаттык» (это кыргызская служба радио «Свобода»), где вместо слова «радио» использовали слово «уналгы». Затем они атаковали другие «активы» кыргызского языка. Слово «директор» заменили словом «мүдүр» (арабское слово), а профессора стали именовать «мударис» (тоже арабизм). Потом добрались до «тротуара и калош», и вот тут проявили полный унисон со «славянофилами» из 18 века. Слово «тротуар» заменили словом «басмажай» (дословно «ходильня»), а «калоши» заменили словом «суубаскыч» (это значит дословно «мокроступы»). Они бы пошли и дальше, если бы сам «кыргызский язык» не остановил их, он не принял «устав блюстителей». Все слова язык вернул на свое исконное место.
Точно так было и в России, когда «великий и могучий язык» отверг «славянофильство». Таков порядок в этом мире. Он в том, что кто придумал для человечества «новшества», тот и называет его на родном ему языке. Если бы русские придумали «тротуар» и «калоши», то мир называл бы это на русском языке «ходильней» и «мокроступами». Если бы кыргызы придумали радио и телевидение, то мир называл бы это кыргызскими словами — уналгы и сыналгы. И это было бы в порядке вещей.
Язык регулирует сам себя, изнутри, принимает все, что ему подходит, и отбрасывает все негодное и ущербное. В русский язык вошли французские, немецкие слова, латинизмы, иранизмы, арабизмы. Вошли и тюркские слова, которые воспринимаются как исконно русские слова. Это, например, слово «аркан» (перевод не нужен), «казан» (тоже без перевода), «арак» («водка») и масса других слов из повседневного обихода.
Что касается русских фамилий, то здесь сотни известных персон (Карамзин, Аракчеев, Тургенев, Чаадаев, Годунов, Арзамасцев и другие).
Это же самое с абсолютной схожестью характерно и для других языков. В кыргызском языке стали исконными слова «самовар» (в транскрипции «самоор»), «фронт» (транскрипция «боронт»), «машина», «самолет», «солдат», «радио», «телевидение» (тут и без транскрипции понятно). Сюда входит слово «тротуар», входит и ставшее уже художественно-образным слово «калоши» (в кыргызской транскрипции «көлөч»).
«Кыргызофилы» не знали о неудачном опыте «славянофилов», потому и уткнулись в собственный этнический «тупик». Тупик от слова «тупость» — кыргызы обозначают это словом тоже на «т» — «туюк», а «тупость» в переводе на кыргызский «мококтук» (здесь по смыслу «один в один»).
Ни кыргызы, ни русские «тротуар» в своем жизненном пространстве не устраивали. А вот англичане устраивали (сразу после французов), поэтому у них это называется словом sidewalk (в переводе значит «сторона как часть дороги»). Логично и естественно. Слова просто так в воздухе не висят, это же не погремушки на елке. Каждое слово несет смысл в контексте своего времени и пространства. Попытки «филов» становятся «филькиной» грамотой. Ушлые кыргызы дошли даже до слова «морг», стремясь найти ему эквивалент, но вышел полный конфуз. Это французское слово означает «место для трупов».
Предложили заменить кыргызским словом «елуккана», что так созвучно с «чайхана». Не прижилось это слово. Мудрить не надо, иначе выходят, как писал поэт-трибун, «кудреватые мудрейки».
Кыргызский акын не мудрил, он использовал «европейские калоши» по их прямому назначению — ходил в них по мокрым местам, терял, находил и воспел для своих сородичей. В его время они (калоши) были кыргызами очень востребованы, продавали их в магазинах и на базарах, их носили тогда поголовно все наши дедушки и бабушки.
Кубан МАМБЕТАЛИЕВ. Фото WWW.
