Журналисты Дарханбек и Каматай познакомились в Санкт-Петербурге, куда прилетели на курсы повышения профессиональной квалификации работников русскоязычных зарубежных СМИ. Первый прилетел из Кыргызстана, второй – из Казахстана.
И под конец занятий оба сошлись во мнении, что именно здесь, в северной столице России, надо организовать официальную встречу президентов наших двух стран…
Коренные жители Петербурга и те, кто стал петербуржцем совсем недавно, рассказывают о нём много интересного. Говорят, например, что это такой своеобразный огромный монастырь, куда со своим уставом лучше не соваться. Для явных чужаков город закрыт навсегда и новых жителей принимает очень неохотно. Приживаются здесь не все и не всегда.
Ещё говорят, что Питер сам решает, кому понравиться, а кому нет. И чем именно при этом руководствуется в выборе – совершенно непонятно. Один (вполне, между прочим, приличный человек), посетив город, возвращается на родину в недоумении. Чего, мол, тут такого уж хорошего? Ветрено, дождливо, сыро и серо, а скованная льдом Нева – вообще ужасающее и душераздирающее зрелище. Что я, мол, памятников, что ли, не видел?
Другой же перед отъездом восторженно бросит на грязный невский лёд горсть монет, чтобы как можно скорее сюда вернуться…
Бывшая бишкекчанка Екатерина Романюта воспринимает Петербург по-своему:
— Прежде чем осесть здесь, я немало поколесила по России. Уехала из Бишкека – и то туда, то сюда. Больше мне ехать некуда, да и не хочется. Нашла наконец, что искала. Санкт-Петербург – это ведь город-крепость. Он и задумывался, и строился как крепость. Его главное предназначение – защитить того, кто оказался в тяжёлой жизненной ситуации.
Поначалу мне казалось, что он меня не принимает и старательно выталкивает, выгоняет. Страшно болела голова. Вечные тучи нагнетали тоску и депрессию. Ещё и работу найти никак не получалось…
А потом я поняла, что город так меня проверял, испытывал на прочность. Как только удостоверился, что я человек нормальный и приехала сюда с чистыми намерениями, — у меня сразу же всё пошло на лад.
— Вы говорите о Питере как о живом существе…
— А как же?! Конечно, он живой. Я часто наблюдаю, как здесь рушатся судьбы девушек, которые приезжают с одной-единственной целью – «подцепить» состоятельного петербуржца. Этот город всех насквозь видит.
Катя живёт и работает в Санкт-Петербурге уже достаточно давно, но пока так и не осуществила свою самую заветную мечту – съездить на Университетскую набережную и посмотреть знаменитого Сфинкса.
Что мешает? Катастрофическая нехватка свободного времени. В единственный выходной (воскресенье) хочется поспать подольше и переделать максимум домашних дел. А в будни работу она заканчивает в сумерках, когда ехать к Сфинксу уже поздно.
— Здесь же повсюду фонари, — напоминаю Екатерине. – Даже поздним вечером светло. Вполне можно не только разглядеть любую статую, но даже и сфотографировать при желании.
Катя со мной не согласна. Она успела проникнуться мистикой Петербурга и уверена, что смотреть на Сфинкса в полумраке – очень плохая примета.
А вот другой наш соотечественник, уроженец села Беловодское Бахтияр никакой проверке не подвергался. Три года назад приехал, рассказывает он, тут же устроился в службу такси, снял квартиру.
— Очень красивый город, – говорит Бахтияр. – И кажется, мы с ним сразу друг другу понравились. Надеюсь, останусь здесь навсегда. Москва – это, конечно, тоже хорошо, это столица. Но… Я хочу жить в Питере.
Для бывшей бишкекчанки Зарины Исраиловой, которая живёт здесь уже больше десяти лет, Санкт-Петербург открылся с другой стороны:
— Я только здесь по-настоящему поняла, что означает выражение «живая история». Во-первых, это, разумеется, то, о чём вы сейчас подумали. Каждое здание, каждый камень, каждый отрезок мостовой здесь связан с каким-нибудь историческим событием или с какой-нибудь исторической личностью.
Но я не об этом хочу сказать. Первое время после переезда я так же, как и вы, ходила по городу с запрокинутой головой, практически не глядя под ноги. Читала таблички на домах. Вот тут жил Пушкин, сюда захаживал пообедать Достоевский…
А потом эта восторженность куда-то делась. Вместо неё появилось ощущение, что и я сама – часть этой многовековой истории. Честно, сейчас совсем бы не удивилась, если бы вот из этого кафе вышли Лев Толстой с Виссарионом Белинским. Я бы очень спокойно на это отреагировала. Это нормально, так и должно быть. Они все – живые, все среди нас…
Ещё петербуржцы любят рассказывать о том, как неожиданно заболел сразу после прямого эфира молодой ведущий одного из телевизионных каналов, который во время передачи некорректно высказался про награды, вручавшиеся блокадникам. Ведущий сказал «медаль «За освобождение Ленинграда» — и тут же был наказан за оговорку. Медали за освобождение Ленинграда нет и быть не может – по той простой причине, что город никогда не был захвачен немцами. Есть медаль «За оборону Ленинграда» – но это ведь совсем другое дело.
В нынешнем феврале в Санкт-Петербург съехались русскоязычные журналисты из разных стран. Большинство – из стран солнечных: Кыргызстана, Казахстана, Молдовы, Абхазии, Италии, Черногории… Любуясь питерским великолепием, мы всё же с досадой замечали, что климат – это, пожалуй, единственное, что слегка портит общее впечатление о городе на Неве. Низкое небо с тяжёлыми тучами, из которых постоянно что-то сыплется и сеется, периодически переходя в проливной дождь; пронизывающий ветер; слишком короткий световой день (раньше десяти утра не светает, а около четырёх вечера уже совсем темно)…
Роптали мы около недели. Всё, дескать, прекрасно, но мы ведь люди южные. Без солнечных лучей мы чахнем и теряем способность радоваться жизни. А в конце первой недели пребывания тучи вдруг разбежались в разные стороны и на целых два часа (немало по петербургским меркам) выглянуло яркое солнце.
— Это вы нам солнышко привезли, — говорили петербуржцы с солидным стажем.
Но мы-то понимали, что мы здесь ни при чём. Ничего мы не привозили. Это живой Санкт-Петербург услышал наши жалобы, сменил гнев на милость и решил быть чуточку гостеприимней…
Вернёмся, однако, к кыргызстанцу Дарханбеку и казахстанцу Каматаю. Поселились они в одном номере гостиницы. И первые дни общались очень напряжённо.
— О, у нас чуть до межнационального конфликта не доходило, — полушутя комментирует Каматай.
— Да уж, — вторит ему Дархан. – Запросто могли бы и подраться. Вы же в курсе, какие у нас с казахами постоянные трения.
Главные их разногласия касались скопившихся в те дни на кыргызско-казахской границе кыргызских большегрузных фур.
— Мы проезжаем границу с товаром, — жаловались корреспондентам водители. — Пограничники нас проверяют и пропускают через границу. Там через пару километров стоят дополнительные посты. И опять проверяют! Опять требуют документы на товар и смотрят наличие электронных пломб у грузовых машин, перевозящих товары. Если их нет, они разворачивают фуры назад. Приходится вновь возвращаться через два КПП и ждать на территории Кыргызстана…
Очень опрометчиво со стороны организаторов курсов повышения квалификации журналистов было в такой ситуации поселить в одной комнате двоих патриотов, отстаивающих в самых жёстких выражениях правоту своего правительства.
Несколько дней Каматай и Дархан весьма эмоционально общались друг с другом, как бы не замечая никого и ничего вокруг. Какие именно приводились аргументы и доводы, никто из нас не слышал. О том, что разговор напряжённый, догадывались по выражению их лиц и резкой жестикуляции.
Но Питер не был бы Питером, если бы не помирил казавшихся непримиримыми противников и не превратил их в лучших друзей.
— Уважаемый Дархан мне всё объяснил, — говорил через несколько дней, улыбаясь, Каматай.
— Да тут и объяснять нечего, — отвечал Дарханбек. – Мы два великих равноправных народа. Что нам делить? Теперь сюда бы позвать наших президентов, чтобы они тоже подышали петербургским волшебным воздухом. Обязательно до чего-нибудь договорятся!
А тут и ситуация на границе вдруг сама собой разрешилась. Более сотни большегрузов из Кыргызстана беспрепятственно пересекли казахскую границу, а Каматай с Дарханом довольно пожали друг другу руки.
Ольга НОВГОРОДЦЕВА.
