Дата 15 февраля в календаре не красная, но, тем не менее, стало исторической традицией отмечать ее ежегодно как День памяти погибших и чествования здравствующих воинов-«афганцев». Сколько бы времени ни прошло, память о подвигах доблестных воинов — всегда будет жить в сердцах благодарных кыргызстанцев.
По статистическим данным, войну в Демократической Республике Афганистан прошел 7 141 кыргызстанец. Погибли свыше 300 человек, четверо пропали без вести, 1 500 получили ранения.
Краткая справка: Алик Бейшенович Мамыркулов начал свою армейскую службу в 1977 году командиром взвода Краснознаменного Среднеазиатского военного округа. С 1980 по 1981 год командир мотострелковой роты Туркестанского военного округа 40 общевойсковой армии ДРА. Ему было всего 22 года. С 1981 по 1986 год – командиром мотострелковой роты, командир батальона Краснознаменного Среднеазиатского военного округа. С 1986 по 1989 год – командир мотострелкового батальона Краснознаменного Среднеазиатского военного округа. Так начиналась его военная карьера. В 2003 году ему было присвоено воинское звание «генерал-майор». Алик Бейшенович награжден орденами Боевого Красного Знамени, Красной Звезды и Почетной грамотой Кыргызской Республики. С сентября 2012 года в режиме ожидания.
Кадровый офицер, прошедший войну в Афганистане от первого дня до последнего, генерал-майор А. Б. Мамыркулов дал эксклюзивное интервью нашей газете.
– Алик Бейшенович, расскажите немного о себе и об афганской войне.
– Кому это нужно?
– Нашей читательской аудитории. Молодежи, которым необходимы примеры мужества, чтобы и в их сердцах зажечь чувства патриотизма и любви к Отечеству.
– Молодежь не читает газет. У них другие приоритеты…
– Зато читают их родители, они-то обязательно расскажут детям о тех событиях…
– Считайте, что уговорили. Но это будут воспоминания не генерала, а старшего лейтенанта, командира 5-й мотострелковой роты 66-ой мотострелковой бригады. Моя мама – учительница, отец – фронтовик Великой Отечественной войны. Так как он был фигурой номенклатурной, то где ему работать, зависело от решения партии. После демобилизации в 1948 году, партия направила его в южный регион республики, в районный центр Сону-Коргон Ошской области, где я и родился.
После окончания школы, отец советовал мне поступить в политехнический институт на инженерно-строительный факультет. Но проблема отцов и детей была, есть и будет. Поэтому наперекор ему я поступил в Алма-Атинское высшее общевойсковое командное училище.
В 1980 году 27 тысяч советских солдат и офицеров, в числе которых находился и я, должны были дислоцироваться в заданных районах близ Кабула. Десантировались, конечно, отдельными группами. Нашу группу десантировали на место назначения, но населенного пункта там не было. На карте есть, фактически – нет. Самолеты сразу же улетели. Мы оказались в условиях горно-пустынной местности и почти сразу же попали в засаду. Пока мы сориентировались, привели в готовность орудия, погибло 27 человек. С тяжелым боевым снаряжением, которое мы несли на себе в горах, без воды и еды, нам пришлось пройти более ста километров до Кабула. Хорошо, что иногда нас с воздуха поддерживали вертолетчики. Сбрасывали воду, сухой паек, патроны. Сто километров, но каких! Шли постоянные бои. Всякое было. Нас окружали, мы окружали. В нас стреляли, мы стреляли, теряли боевых товарищей. Я никому не поверю, если услышу слова: «Мне было не страшно». Это очень страшно ежедневно терять друзей, видеть кровь и слышать крики раненных. Иногда страшно становилось от собственного бессилия, что не можешь помочь товарищу. Боевики были особенно жестоки с нашими бойцами, они зверски убивали пленных и глумились даже над телами погибших. И среди солдат, и среди офицеров были такие, которые не выдерживали. На войне есть грань – страх, который ты должен преодолеть и это – моральный дух. Это важно. На командира равняются солдаты. Первый бой раскрывает всю человеческую сущность и определяет, кто есть кто, а также дальнейшую судьбу командира. Если подавил свой страх, не прятался за спины солдат, можешь считать, что прошел боевое крещение. Сегодня я отношу ту нашу первую высадку на афганской земле, к плохой организации всестороннего взаимодействия и обеспечения ввода войск на афганской земле. И решения принимались без учета всех условий обстановки.
Алик Бейшенович задумался, потом продолжил:
– Пусть пройдет еще хоть 100 лет, воинам-«афганцам» не то что говорить о войне, воспоминать о ней будет больно. Как можно забыть лейтенанта Салькова? 8 мая он вернулся из отпуска, а 10 мая был убит в бою. Я помню всех своих ребят поименно. Они были разные – веселые и грустные, талантливые и не очень, обычные сельские работяги и городские. Были среди них и хулиганистые пацаны. У меня в роте служил такой: тракторист из пригорода Горького Алексей Тенышев. Он носил фиксу на переднем зубе и кличка у него была Фикса. На гражданке слыл шалопаем, были приводы в милицию. Если бы его не забрали в армию, точно бы посадили, а в бою показывал удивительные чудеса героизма и находчивости. На него можно было положится, такой не предаст и не оставит в бою. Позже Алексей получил медаль «За отвагу». Совсем юных мальчишек, служивших под моим началом, объединяло одно – преданность Родине и верность воинской присяге. Именно Алексей вынес меня, контуженного, из боя. В полевом медсанбате он навестил меня. Я ему тогда посоветовал продолжить учебу после войны вступить в партию, дал рекомендацию.
Когда разъезжались – плакали все. Повзрослевшие мальчики, мужики, не скрывали своих слез, потому что Афган дал ту степень общения, которую мы сегодня называем «афганским братством», мы пронесли его через всю войну, кровь и страдания, оно для нас дорого и сегодня.
— Как складывалась ваша мирная жизнь? Встречаетесь с боевыми друзьями?
— Служил. Учился. Опять служил. Моих бойцов в Кыргызстане немного. Рядовой Рыспек Баястанов и мой механик-водитель Керембаев. Мурат Акматов из Нарына такой парень был, голубоглазый, косая сажень в плечах! Настоящий герой. На войне стираются различия между подчиненным и командиром. Не до соблюдения субординаций. Его я отправлял в самые горячие точки. Говорил ему: «Возьми пару бойцов, и ждите сигнала и вернитесь живыми». Я доверял ему, такой не подведет и выполнит задание. Несколько лет назад он умер. К сожалению, я узнал об этом поздно. Меня здесь не было. Абсамат Алиев живет в Таджикистане. Остальные – в России и Казахстане. Встречаемся, но не так часто, как хотелось бы. Я лучше расскажу Вам случай в Москве. Три года я был слушателем Военной академии имени М. Фрунзе. Однажды сижу на лекции. Заходит начальник факультета Александр Гребенщиков и спрашивает: «Кто тут Мамырканов»? Я ответил. Он мне говорит: «Зайдите ко мне в кабинет». Порядки там строгие, по пустякам беспокоить не будут. Попасть в святые святых к начальнику, дозволено не каждому. Иду и удивляюсь, чего это Гребенщиков так суетится? Захожу, вижу, сидит на диване солидный мужик. Улыбнулся, тут я узнал его.
– Фикса, ты?!
– Так точно! Я, товарищ старлей.
Хотя я был в звании майора, он назвал меня старшим лейтенантом. Для своих бойцов я навсегда остался старлеем.
– Вот по Вашему совету в партию вступил. Выдвигали меня, выдвигали, до депутата Верховного Совета РСФСР выдвинулся…
Отпросил Тенышев меня на три дня. Это были незабываемые дни, дни воспоминаний.
От него я узнал, как ко мне относились бойцы. Оказывается, они меня уважали и боялись.
– Чего боялись-то? – спросил я у Алексея Борисовича.
– Вы были справедливым, но очень строгим. Помните, как обходили ночные караулы? Шли без оружия, с одной боевой гранатой. Вы же никогда не будили часового, если видели, что тот заснул. Срывали чеку и бросали ее. От взрыва через секунду не то что часовой, вся рота была на ногах…
– Время было такое, Фикса. Боевики в любое время могли напасть. Берег я вас, как мог.
– Мы это знали, товарищ старлей.
– А что еще? – полюбопытствовал я.
– Случаев много. Например, боялись, когда ногти на ногах проверяли. Заставляли всех разуться, брали саперную лопатку и шли вдоль строя. Увидели длинные ногти и, бац, лопаткой возле самых ног.
– Ну не попадал же, никому ничего не отрубил?
– Не отрубили, – смеялся Тенышев. – Но для нас это был еще один психологический шок. Мы ногти на ногах готовы были зубами грызть, только бы лопаточку не видеть…
– И много таких историй?
– Не знаю. Мои бойцы в Казахстане написали обо мне книгу. Я ее еще не видел. Мне самому интересно узнать о себе. А они не высылают, хотят, чтобы я сам за ней приехал. Рассказывали, что и фото есть. Сам я не фотографировался, времени не было, да и не задавался такой целью, а вот бойцы фотографировались.
– Алик Бейшенович, по вашему мнению, кто победил в той войне?
– Спустя десятилетия с начала трагической страницы нашей истории, участие советских Вооруженных Сил в войне не раз назвали позорной. Прошло 34 года. Однако для каждого, кого она коснулась, война была своя. У каждого свой Афганистан… Я не могу ни судить, ни опровергнуть высказывания. Да и кого интересует мое мнение? Я выбрал военную профессию. Государство учило меня, и я выполнял свой воинский долг. У генералов, пославших меня на войну, своя правда, у меня – своя. Как, например, они могли задать вопрос: «Почему попали в окружение?» Тогда и я мог спросить у них: «А почему вы допустили это?»… Я повторяю, что не в праве давать оценку афганской войне. Мне жалко солдат, своих, американских, французских и других. Не солдаты проигрывают войны, а политики. Солдаты просто честно выполняют свой воинский долг.
– Вам приходилось бывать в Афганистане?
– В 2008 году был с делегацией, в состав которой входили Чрезвычайный и Полномочный посол США в Кыргызстане Мари Йованович, депутаты ЖК Исхак Масалиев и Ахмат Келдибеков, мидовские работники и другие. Летели на вертолете. Нас предупредили о возможном обстреле. Зная, что это обычная американская «постанова», мне стало смешно. Масалиев и Келдибеков экипировались полностью. Я – нет. Правда, вертолет тогда действительно обстреляли. Но это неважно. Я смотрел и узнавал места, где шли бои. Ничего не изменилось и ничего не забылось. Я помнил каждую расщелину, каждую скалу, каждый метр афганской земли, по которой прошел. Не поверите, я видел всех своих погибших бойцов. Они улыбались. После возвращения домой мне стало легче. Я как будто получил их прощение…
– Можно, я задам вопрос не по теме? О назначении на пост главы Государственной службы исполнения наказания при правительстве Кыргызской Республики? (ГСИН).
– (Смеется). Это особый момент в моей биографии: 6 апреля прошлого года меня пригласил премьер-министр Омурбек Бабанов и сказал: «Вы принципиальный, профессиональный генерал. Желаю успехов в деле по наведению порядка в пенитенциарной системе». Я был в шоке. Попытался возразить, напомнить, что я – кадровый офицер и не имею юридического образования, но возражения не приняли. Назначение прозвучало как приказ, которому я, как военный, обязан подчиниться. Потом мне самому стало интересно, а что там за колючей проволокой? Я разговаривал со многими заключенными, «смотрящими» и главарями. Мне хотелось понять их психологию: почему люди встают на путь преступления? Ведь все рождаются невинными. Как и когда происходит в людях перемена? В тюрьмах сидят закоренелые рецидивисты, осужденные, чья вина остается под сомнением – 50 на 50, есть и такие, которые вообще не понимают, как оказались в местах, не столь отдаленных. Но ни один из них не признавал своей вины. Исключение составили трое. Помните случай избиения милиционеров в тюрьме? Об этом писали в СМИ. Так вот, они сами признались в своей вине без давления со стороны. Я спросил их, зачем они это сделали, и ответ поразил меня. Оказывается, о моем назначении заключенные узнали в тот же день. Мнение осужденных: «Кадровый офицер, афганец, кантуженный, но справедливый. Надо к нему отнестись справедливо». Я так и не понял осужденных. Для меня преступники остались преступниками и должны быть изолированными от общества. Есть законы, по которым их и загоняют в рамки этих законов. Все они находятся в среде себе подобных, т.е. в своем социуме. Для меня же стало открытием, что там за колючей проволокой существует свой мир, свой менталитет, своя лексика, своя иерархия. В среде заключенных нет расовых различий, они не делят своих по родам, племени и вере исповедания. Заключенные живут по своим законам, их выполняют, им подчиняются, законы работают. Но это их преступные законы. Хотя одно рациональное зерно есть. Если бы в свободном мире наши законы работали также как там, в стране давно бы был наведен порядок.
– Алик Бейшенович, как Вы отмечаете 15 февраля?
– Встречусь со своими друзьями. На мероприятия не хожу.
– Почему?
– Слушать непонятные доклады чиновников, потом получать конверты, для меня унизительно. Ходил пару раз к памятнику. Сидит парень в тельняшке и под гитару поет душещипательную песню про погибшего друга и последнее письмо матери. Я спрашиваю у него: «В какой части служил, солдат, где часть стояла»? Называет часть и с трудом вспоминает место ее нахождения. Да, была такая часть, но она дислоцировалась совсем в другой точке географии Афганистана. Места, где воевал, не забываются. Тоже самое происходило с бойцами, участниками Баткенских событий. «Где воевали?» «В ущелье «Зардалы», «Жылы-Суу.» «На каких сыртах?» Мямлят: «Охраняли»… «Что охраняли, частный объект»? Государство-то здесь причем? Пусть бизнесмен дает участки, выделяет жилье или проводит водопровод, тем, кто охранял его имущество. Если бы они выносили своих с боя, отходили и наступали, они бы не клянчили внеочередных льгот.
– Но те, кто был в Афгане и Баткене находились в экстремальных условиях…
– Жизнь – это вечный экстрим и он присутствует в любой профессии. В Афганистане был экстрим. В мирной жизни у простого чабана тоже экстрим: мерзнет в горах, отбивается от волков… Примеров привести можно много. Выходит, государство всем что-то должно? А если, простите, защищали Родину, то это воинский долг любого мужчины.
– А причем тут песни и тельняшки?
– Есть авторские песни, которые я могу петь, Тенышев и Мухтар и те, кто действительно прошел войну, а снабженцы, тыловики, ныне причисляющие себя к воинам-«афганцам», приспособленцы, нет. Мне фронтовику не надо врать. Я сразу могу отличить правду от лжи. А что касается тельняшки, то это атрибут военно-десантных войск. У меня 48 прыжков с парашютом, но я не осмеливаюсь надеть ее. Для меня это непонятно и не приемлемо.
– Алик Бейшенович, на ваш взгляд, что плохого в том, что воины-«афганцы» объединившись, решают свои проблемы?
– Я уже говорил об «афганском братстве». Воины-«афганцы» настоящие мужики. Они не любят рассказывать о своих подвигах, не просят наград, не жалуются. Они защищали страну. Честь и воинский долг является их жизненным кредом. Им не нужны общества, если есть настоящее братство. Посмотрите, что творится в стране. «Афганцы» разделились на группы. Сколько за последние годы развелось разных ветеранских организаций. Одни названия чего стоят: «Добровольное общество инвалидов Афганистана». Интересно задумывались ли создатели над смыслом этого названия? «Добровольное общество инвалидов, выполнивших свой долг» и несметное количество республиканских, городских и областных советов, союзов, которые объединяются в какие-то ветеранские ассоциации. Мне, кажется, что кучка нескольких маргинальных личностей с ветеранским прошлым, зачастую, составляют костяк таких организаций. Пишут, выпрашивают, требуют. А копните глубже?.. Если свою Родину защищали, зачем от нее что-то требовать? Это унизительно. А если создали общество, то подайте пример молодежи. В любом селе, школе, спросите у ребят, зачем они употребляют наркотики и алкоголь. Объясните им, что они – будущее страны. Что алкоголики смогут построить завтра и что передадут своим детям? Вытащите хотя бы троих парней из наркотического болота, и они станут вам родными и близкими. Подайте им пример своим братством, заслужите уважение и не требуйте ничего взамен. Поэтому ни в какие общества я не вступал и, не буду вступать.
– Вы работали на самых высоких должностях и постах, на ваш взгляд, что в жизни главнее всего?
– Помню после ранения, приехал домой в отпуск. Мама, увидев рану на руке заплакала, отец отреагировал иначе: «Что, сынок, зацепило? Ничего, заживет». Он мог «отмазать» меня от службы в Афганистане, у него была такая возможность, но день в день, после окончания отпуска, отвез меня в аэропорт и, прощаясь, сказал: «Не осрами Родину и меня, сынок. Возвращайся домой живым». Жить по совести, чести и справедливости таким воспитали меня мои родители. Война наложила свой отпечаток на мой характер, я стал взрывным, вспыльчивым. Изменить себя труднее, а вот окружающий мир можно, если очень захотеть. Вопрос в том, а захотят ли его изменить, те, от которых это зависит? Кто-то упрекнет меня, что мне присваивали досрочные воинские звания, что у меня есть награды. Да есть, но они заслуженные, хотя я служил не ради наград и льгот. Если бы за каждый выход, я требовал медали, то их у меня было бы как у Брежнева. (Смеется). Одна награда нашла меня через 10 лет. Мне назначена персональная пенсия. Ее я тоже не просил. Меня уговорили написать заявление и, поверьте, мне было стыдно, потому что есть такая профессия – Родину защищать.
Нурия ШАГАПОВА.
