С Маликой мы познакомились только в нынешнем апреле, хотя, как выяснилось, давно живём практически по соседству, на одной улице, через шесть домов.
В середине апреля мы с ней вместе пытались прорваться через санитарный пост, который в нашем районе выставили прямо посреди поля.
На посту стояли не милиционеры, а дружинники. Парни из соседнего села, откомандированные сюда главой айыл окмоту. И с ними, гражданскими, договориться оказалось намного сложнее, чем с сотрудниками милиции. «Нам сказали – никого не пускать. Мы и не пускаем. Извините, эже, вас тоже не пустим. И вас, девушка, не пустим».
Девушка расплакалась и села рядом на пенёк: «Не пустите – значит, придётся мне здесь ночевать. Идти некуда».
На вид ей лет двадцать-двадцать пять. Миловидное лицо с ярким румянцем. Выразительный синяк под глазом. А главное – полнейшая безысходность во взгляде.
Одета девушка прилично. Спиртным от неё не пахнет. Стало быть, она не из тех, которые в наших краях попадаются на каждом шагу. Девушка, судя по всему, вполне благополучная – по крайней мере была таковой до недавнего времени.
— Ну что, — присела я с ней рядом. – Раз так, пойдёмте уже по домам.
— Я никуда не пойду. У меня здесь больше нет дома.
— А там, в Бишкеке? Там есть дом?
— Там есть. Там родители. А здесь муж. К нему не вернусь никогда больше.
— Это он вас так разукрасил?
— Он. До этого ведь хорошо жили. А вчера как с цепи сорвался. Совсем озверел. До полуночи меня гонял, еле вырвалась. Спряталась. Он ещё спит, наверное, вчера много выпил. Проснётся, а меня нет. Искать, наверное, будет. Может, даже не вспомнит, что было вчера. Но я не вернусь.
Я попробовала на всякий случай ещё раз поговорить с дружинниками. Ладно, мол, меня можете не пропускать, но у девушки, как видите, ситуация безвыходная. Ей срочно в город надо. Может быть, даже в больницу. И уж наверняка в милицию, на мужа заявление написать… Парни были непреклонны. Отправили меня в айыл окмоту разрешения спрашивать.
— Заявление я не буду писать, — подняла на меня глаза девушка, — вы что? На собственного мужа – как же можно?!
— А ему избивать жену можно?
— Да он никогда в жизни на меня руку не поднимал. Я не думала, что он вообще на такое способен. Он добрый, хороший… Но я не вернусь.
Домой мы шли вместе. Познакомились. Малике, оказывается, двадцать четыре года. Пять лет назад вышла замуж по большой любви. Хотя никто из родных и близких не понял и не одобрил её выбора. Она на тот момент училась на втором курсе престижного вуза. Он – простой фермер, на десять лет старше, к тому же женатый. Встретив Малику и начав с ней встречаться, муж (пусть он будет Бахтияром) сразу объявил ей, что с женой его давно ничего не связывает и их развод – вопрос времени.
— Я знаю, — предвосхитила она мой вопрос, — что все мужчины так говорят. Но я ему поверила. И он меня не обманул. Действительно скоро развёлся и сделал мне предложение.
Первый брак Бахтияра распался из-за отсутствия детей. Несколько лет они с женой безуспешно пытались обзавестись потомством. Бахтияр был уверен, что у него со здоровьем всё в полном порядке и бездетны они исключительно по вине жены. Жена приносила справки от врачей, в которых не было ни слова о бесплодии. Предлагала взять ребёнка из детдома, но на такой шаг Бахтияр за несколько лет так и не решился. Зато решился на развод и повторную женитьбу, предварительно попросив Малику как можно скорее родить ему сына.
Университет ей пришлось бросить. Более того – пришлось переехать из городской благоустроенной квартиры в загородный дом без особых удобств. К новым условиям Малика привыкала тяжело. Но отношения с мужем складывались – всем на зависть. Пять лет совместной жизни Бахтияр пылинки с неё сдувал… Хотя дети и в этом браке не получались. Это, пожалуй, единственное, что омрачало их с Бахтияром безоблачное супружество.
— Я тоже ходила по врачам, — говорит Малика. – Проверялась. У меня всё в порядке. Я начинаю думать, что дело, наверное, не во мне, а в муже. Но ему боюсь об этом сказать, даже намекнуть. Он очень ранимый человек, жалко его.
Последний год о детях Малика с Бахтияром не заговаривали. Жили по-прежнему душа в душу, не ругались. Каждый в глубине души переживал (Малика меньше, потому что ещё молодая, Бахтияр больше, потому что ему уже почти тридцать пять). И с соседями старались пореже видеться, чтобы не отвечать на бестактные вопросы. Теперь Малика даже радовалась, что живут они не в Бишкеке, где у неё много знакомых.
Коронавирусный карантин ударил главным образом по Бахтияру, а уже через него – и по Малике. У Бахтияра закрылся убойный цех в соседнем селе (как раз в том, откуда родом эти суровые постовые-дружинники). Самоизолировались продавцы магазинчика, куда он по договорённости сдавал молоко, мясо и яйца… С голоду Малика и Бахтияр, конечно, не умирали, имелись в доме кое-какие запасы и денег, и продуктов. Но сам факт, что он оказался как бы не у дел, подкосил Бахтияра под самый корешок.
Первое время он ещё как-то держал себя в руках. Стал мрачен и неразговорчив, но к Малике относился по-прежнему с любовью и уважением. Потом начал выпивать (раньше, говорит Малика, она никогда не видела его пьяным)…
Мы с Маликой шли по центральной улице нашего посёлка, и она рассказывала о том, как на глазах менялось поведение её доброго и вежливого супруга. Каким он становился раздражительным после очередной дозы алкоголя. Как придирался к ней по мелочам… Было это числа десятого апреля. А ещё через пару недель кыргызская милиция распространит информацию об участившихся во время карантина случаях семейного насилия. Тогда мне казалось, что бедной Малике почему-то не повезло. А между тем, как выяснилось, это была общереспубликанская тенденция. Оставшиеся без работы и без денег мужчины зверели и вымещали злобу на жёнах и детях. Запертые в четырех стенах дети, лишенные возможности увидеться с товарищами, пугали родителей ежедневными истериками. Члены одной семьи, оказавшиеся в изоляции и вынужденные день и ночь смотреть друг на друга, не выдерживали такого испытания и скандалили, доводя дело до рукоприкладства.
Бахтияр держался до последнего. Только вчера, рассказывала Малика, как каждый последний вечер, выпив практически без закуски полбутылки водки, напрочь потерял человеческий облик.
Началось всё с какой-то незначительной мелочи. Ошибкой Малики было попросить его остановиться и не пить больше. Вот тут-то он и припомнил жене и свою «загубленную» жизнь, и отсутствие детей, и недостаточное уважение к нему, и то, что она «не так» одевается и «не так» ведёт себя с его родственниками…
— Когда он первый раз меня ударил, – делилась Малика, — я вообще не поняла, что случилось. Больно не было, хотя видите, какая шишка на затылке? Хорошо, что под волосами незаметно. Потом ударил по лицу, из носа кровь пошла. Потом сильно толкнул, я упала, а он стал кричать, чтобы я не притворялась и вставала. Дёрнул меня за руку – видите, какой синяк? Рука болит до сих пор. Поднял, швырнул на кровать. Изнасиловал. Так он никогда со мной не обращался!
Малика бегала от мужа по двору, стараясь не кричать и не привлекать внимания соседей. В конце концов спряталась на чердаке. А утром, пока Бахтияр спал, собрала вещи и твёрдо решила уехать к родителям.
Разговаривая, мы потихоньку дошли до её дома. Здесь она, будто опомнившись, резко остановилась: «Нет, туда я не пойду. Туда нельзя».
— Что же будешь делать? Давай вызовем милицию!
— Нет, нет.
— Тогда… Знаешь, есть какие-то реабилитационные центры, где помогают женщинам, пострадавшим от насилия в семье. У них там и врачи, и психологи, и юристы. Подскажут, как тебе поступить в такой ситуации. Давай найдём в интернете номера телефонов. Позвоним, договоримся. Я зайду домой за редакционным удостоверением; никуда эти джигиты не денутся, пропустят журналиста…
— Нет. Вы не понимаете… Нельзя. Я лучше где-нибудь здесь останусь. Сейчас тепло, на улице ночевать можно.
Я взяла с Малики честное слово, что ближе к вечеру, если не найдёт в себе сил вернуться к мужу, она придёт ко мне и по крайней мере переночует в человеческих условиях.
Она не пришла.
На днях, проходя мимо дома Малики, увидела её во дворе, развешивающую бельё.
— Ну как? Разобрались с мужем? Все нормально?
— Да, эже, он прощения попросил. Сказал, что больше никогда пальцем меня не тронет. А ещё… Знаете, у меня будут дети!
— Ребёнок?
— Нет, именно дети! Их там двое, — показала она на свой живот.
Что ж… Человеческий организм – штука сложная. В экстремальных ситуациях, говорят, раскрываются его скрытые резервы. А ещё говорят, что дети, зачатые в таких экстремальных ситуациях, обычно крепче, здоровее и выносливее остальных.
Ольга НОВГОРОДЦЕВА.
