Есть истории, в которых журналисту не нужно ничего писать от себя. Надо только выслушать и передать рассказ слово в слово, чтобы потомки знали и помнили. Одну из таких историй рассказала нашему корреспонденту
Лидия Федоровна ЖУКОВА, участница войны, награжденная многими медалями, в том числе медалью «За боевые заслуги».
— Родилась я в Брянской области в поселке Лубных. Нас было у мамы трое. Отец умер, мы его даже не пом-нили. Брат Михаил, 1924 года рождения, сестра – 26-го года и я – самая младшая, родилась в 1928 году. На фронт из нас никого не взяли. Жили мы, конечно, бедно.
Немец к нам пришел где-то в начале весны 42-го года. Как сейчас помню, мы все ютились на печке, а мама вышла рано утром во двор и увидела, как в деревню входят фашисты. Зашла обратно и сказала нам не слезать с печи. Зашли два немца и кричат: «Партизаны есть?». Мать им как смогла объяснила, что партизан нет, а отец умер. Те поискали в доме, ничего не нашли, вышли во двор и увели нашу единственную свинью. Мы, естественно, закричали и заплакали. Немцы дали маме 40 марок. Но как это поможет голодной семье? Со всех дворов тоже выгнали весь скот и уехали. Все жители, конечно, горевали. А что делать? Разошлись по хатам. На следующий день они снова приехали и согнали всех сельчан на луг и окружили пулеметами, а сами покидали во все дома факелы и все пожгли. Дома-то деревянные, соломой крытые. Мы все это видели, но никто не стал ни кричать, ни убегать, потому что когда всех сгоняли, один старый дед сказал: «Не бегите. Если побежите, то они всех нас постреляют». Немцы же, как всё сожгли, так снова уехали. Пошли каждый на пожарище своего дома: кто в подвал полез, кто попытался найти что уцелело, некоторые начали пытаться хоть какое-то укрытие построить. Решили, что уж теперь-то тут брать нечего, жечь нечего – не вернутся больше. Ан нет. На следующий день вернулись и согнали всех в единственное уцелевшее здание – маленькую деревянную школу. Организовали себе штаб, собрали нас всех и сказали выбирать старосту. А никто не хочет – понятно же, что придется с немцами общаться, партизан сдавать. Кое-как уговорили одного старика.
У нас в поселке было несколько ребят – ровесников моего брата, человек 12. Им сказали, чтобы принесли и отдали комсомольские билеты, что их возьмут в русско-немецкий батальон. Ребята давай плакать: как это сдать билет? Это же предательство! В тот же день они собрались, и один из односельчан увел их всех в лес к партизанам. Немцы, ясное дело, начали их искать: думали, что они в селе прячутся. Начали старосту допрашивать. И кто-то из сельчан выдал семью партизана. Немцы поставили виселицу и повесили его жену и брата. А бабушка привела двух детей и просила детям хоть мать оставить. Но ее избили, а нам всем сказали, что если узнают, у кого в семье есть партизаны, то всех перевешают. Тут мы, конечно, забоялись еще больше. Как всё успокоилось, так мы собрались с еще несколькими девчонками постарше (мне тогда было всего 14 лет), и тот дядька тоже нас отвел в лес к партизанам, чтобы мы рассказали, что в деревне творится. Ушли в отряд имени Пугачева. Нас выслушали и всех девушек оставили в этом отряде, а меня отвезли в отряд имени Дзержинского, где мой брат служил в разведке. Я осталась в отряде и выполняла всякую работу – шила, стирала, полы мыла, готовила. Потом меня зачислили в отряд. Начали меня и остальную молодежь обучать разбирать-собирать винтовку, стрелять. Даже доверяли стоять на посту и охранять боеприпасы и пленных. Но в бой нас не пускали.
Помню первый день, когда меня отправили стоять на посту. От поселка метрах в четырехстах стоял дзот, который я должна была охранять. А тут летит немецкий самолет – разведку проводит. Я, как и положено по инструкции, выстрелила три раза, чтобы дать знак. А за самолетом-разведчиком всегда прилетали боевые и начинали бомбить. Стою, прижалась к дзоту, жду. За эту ночь 5 раз по 9 самолетов бомбили нас. Сыпали бомбами как солью. Когда пришел сменщик, то спросил: «Что, Лидочка, испугалась?». Конечно, испугалась, был бы еще кто-то, то, может, и не так страшно бы было, а тут в одиночку… Потом, конечно, вошло в привычку.
В 1943 году меня зачислили в санитарки. Помимо вытаскивания с поля боя раненых и заботы о них мы должны были выносить и убитых, но это не всегда получалось. 18 мая в 1943 году в деревне Лагиревка погиб в бою мой брат. И пошел на нас немец, окружил лес со всех сторон. И самолеты, и танки, и собаками даже травили. Тут нам, конечно, досталось. Днем они нас гоняли, а ночью мы их. Они на ночь в лесу боялись останавливаться. Обор-ванные были все мы, голодали. Немцы нашли землянки, где жили наши семьи, и маму с сестрой выгнали. Потом сестру при маме расстреляли. А маму и остальных посадили в тюрьму в городе Локоть. Тюрьма эта и сейчас стоит. Но тогда я об этом не знала. Мы остались воевать и в октябре 1943 года соединились с фронтом. Даже обстреляли друг друга, обознавшись. Потом, конечно, своих признали, кинулись обниматься. Медсестры нам тогда рассказали, что когда придем в деревню, то ничего нельзя трогать, есть и пить, потому что все будет отравлено немцами при отступлении. Мы, конечно, начали проситься на фронт, мне тогда уже было 17 лет. Но нас не взяли, всех развезли по деревням, чтобы мы восстанавливали колхозы, ведь фронт надо кормить. А мужчин всех забрали. Когда я приехала в свое село, то, слава Богу, там были люди. Я ведь ехала и даже не знала, жив ли кто. Все выбежали меня встречать, плакали, и я тоже плакала. Вот тогда мне и сказали, что моя мама жива. Только ушла в другую деревню к своим братьям. К вечеру мама пришла, наплакались мы с ней тогда.
Начали восстанавливать колхозы, пахали на себе, бороновали поле, таскали 25 километров на себе зерно. Жили у тетки. Я даже в школу пошла, 5-6 классы отучилась. Нам с мамой, как пострадавшим, дали телку, отбитую у немцев. Мы на этой телке возили лес и строили сами себе хату. Не было у нас ни ложки, ни чашки – ничего. Кое-как построили хатку, дядька нам помогал немного. В общем, так я и работала, получила медаль за доблестный труд. Замуж потом вышла, детей родила. А потом уже, перебираясь с места на место, оказались мы с семьей тут в семидесятом году.
Сейчас у меня четверо детей, 9 внуков и 10 правнуков. Живут они все в разных республиках бывшего СССР.
Юлия Хижнякова
